Абсолютная свобода - через абсолютный контроль.
…тени было страшно. Непередаваемо страшно. С тех самых пор, как среди пёстрого мельтешения её товарок вдруг возникли две пришлые – чужие! – тени, более чёрные, чем любая из наполнявших прежде пещеру теней, и более чёткие, более реальные, чем это пристало любой приличной тени. И появление этих чужачек заставило все иные тени в ужасе метнуться прочь от костра, спрятаться за камни, забиться в щели и трепетать, трепетать в объятиях неизъяснимого страха…
Но наравне со страхом тень глодало любопытство. И, в тот момент, когда оно возобладало, тень позволила себе (рискнула?) выглянуть – чуть-чуть, краем глаза, если бы у неё были глаза – из-за влажного бока валуна, послужившего ей убежищем. Выглянула – и замерла в изумлении.
По пещере крались двое – настороженно впившись друг в друга взглядами, они мягкой поступью кружили вокруг костра, оценивая, примериваясь, готовясь… Но эти двое не были теми людьми, что отдыхали у костра какие-то минуты назад. Да что там! Тень присмотрелась и вздрогнула от неожиданности – двое больше не были и людьми. Или, по крайней мере, были не совсем людьми.
Да, двурукие и двуногие. Да, распахнувшийся плащ одного из существ открывал взору зелёный камзол чужеземного покроя, а в служащих второму одеяниями лохмотьях ещё можно было распознать одежды, приличествующие ремесленнику средней руки. Да, но…
Тень моргнула. Нет, ей не привиделось. Ближе к дышащему ночной прохладой зеву пещеры крался пружинистой походкой огромный дикий кот: приплюснутая пуговица носа, раскосые глаза, в чьей зелёной глубине горят злые хищные огоньки, и косматая шевелюра бывшего шорника вдруг проросла драным треугольником уха (хозяин улиц! гроза собак!), а лохмотья обернулись мохнатой пёстрой шкурой…
А напротив, отделённый от хищно ощерившегося кота колеблющейся завесой пламени, не отводя от противника холодного взгляда прищуренных серо-зелёных глаза, застыл, кривя рот странной полуулыбкой… Кто?! Тень вгляделась – резкие черты чуть вытянутого лица второго участника безумного действа поплыли, сминаясь, и сквозь них отчётливо проступила оскаленная волчья морда: частокол острых белых зубов, над которым подрагивает вздёрнутая верхняя губа, уши сторожко прижаты к голове, и короткий «ёжик» чуть тронутых сединой волос сменился вздыбленной на загривке шерстью…
Волк, Кот и разделяющее их пламя. Два шага влево, три вправо – синхронно, как отражение в зеркале, старательно сохраняя дистанцию. Три шага влево, два вправо – напряжённый, смертоносный танец. И тени на стене – странные, небывалые тени, у которых слишком много глаз и слишком много ртов – повторяют каждое движение. Или – направляют?
А потом Кот фыркает и, взвившись почти под самый свод пещеры сжавшимся комком бешеной ярости, перепрыгивает костёр, рушась сверху на припавшего к земле Волка, и стальными когтями сверкают в его руках-лапах тяжёлые кривые кинжалы горцев-даури…
Но наравне со страхом тень глодало любопытство. И, в тот момент, когда оно возобладало, тень позволила себе (рискнула?) выглянуть – чуть-чуть, краем глаза, если бы у неё были глаза – из-за влажного бока валуна, послужившего ей убежищем. Выглянула – и замерла в изумлении.
По пещере крались двое – настороженно впившись друг в друга взглядами, они мягкой поступью кружили вокруг костра, оценивая, примериваясь, готовясь… Но эти двое не были теми людьми, что отдыхали у костра какие-то минуты назад. Да что там! Тень присмотрелась и вздрогнула от неожиданности – двое больше не были и людьми. Или, по крайней мере, были не совсем людьми.
Да, двурукие и двуногие. Да, распахнувшийся плащ одного из существ открывал взору зелёный камзол чужеземного покроя, а в служащих второму одеяниями лохмотьях ещё можно было распознать одежды, приличествующие ремесленнику средней руки. Да, но…
Тень моргнула. Нет, ей не привиделось. Ближе к дышащему ночной прохладой зеву пещеры крался пружинистой походкой огромный дикий кот: приплюснутая пуговица носа, раскосые глаза, в чьей зелёной глубине горят злые хищные огоньки, и косматая шевелюра бывшего шорника вдруг проросла драным треугольником уха (хозяин улиц! гроза собак!), а лохмотья обернулись мохнатой пёстрой шкурой…
А напротив, отделённый от хищно ощерившегося кота колеблющейся завесой пламени, не отводя от противника холодного взгляда прищуренных серо-зелёных глаза, застыл, кривя рот странной полуулыбкой… Кто?! Тень вгляделась – резкие черты чуть вытянутого лица второго участника безумного действа поплыли, сминаясь, и сквозь них отчётливо проступила оскаленная волчья морда: частокол острых белых зубов, над которым подрагивает вздёрнутая верхняя губа, уши сторожко прижаты к голове, и короткий «ёжик» чуть тронутых сединой волос сменился вздыбленной на загривке шерстью…
Волк, Кот и разделяющее их пламя. Два шага влево, три вправо – синхронно, как отражение в зеркале, старательно сохраняя дистанцию. Три шага влево, два вправо – напряжённый, смертоносный танец. И тени на стене – странные, небывалые тени, у которых слишком много глаз и слишком много ртов – повторяют каждое движение. Или – направляют?
А потом Кот фыркает и, взвившись почти под самый свод пещеры сжавшимся комком бешеной ярости, перепрыгивает костёр, рушась сверху на припавшего к земле Волка, и стальными когтями сверкают в его руках-лапах тяжёлые кривые кинжалы горцев-даури…
. Некоторые говорят, что он безвкусен, но это, в принципе, решается дополнительными специями. По мне же он хорош и так, особенно если идёт к какому-нибудь острому блюду - на контрасте, так сказать.
Я Думал, такие хохмы только в комедиях срабатывают, и наблюдать это в живую... 